И то, что я увидела, подняло мое настроение от «Степени А – «хмурый человечек» до «Степени Б – «радужная фея». И радужные феи были просто чертовски счастливы.
Ну если и нет, то должны. Ради всего святого, они же делают радугу.
Перечитывая записку уже во второй раз, я прислонилась к столешнице, и вздохнула.
Ужин. 6 вечера. Останешься на ночь у меня. Я пришлю машину. Оденься прилично.
Хихикая, я посмотрела на приказ, который я получаю почти каждый раз, когда мы вместе.
Оденься прилично.
Сегодня мне отчаянно нужно побегать по магазинам. И вот почему я пишу Никки, прося ее встретиться со мной в обед. Заходя в кабинет, я останавливаюсь, когда вижу Майкла, сидящего за моим столом. Смотрю на него в упор, сжимая по бокам кулаки, и свистящим шёпотом, сквозь зубы, произношу:
— Майки, для школьного прогула у тебя должна быть стоящая причина.
Он ухмыляется:
— У учеников выходной.
Мой гнев испаряется, и я прохожу дальше в свой кабинет.
— Ну, я бы сказала, это стоящая причина, — подмигивая, подхожу к нему и вздыхаю. Твитч рассказал мне, что его избили. Он также рассказал мне, что разобрался с этим. Когда я спросила, что произошло, он заметил мою серьезность, но абсолютно спокойно ответил:
— Не спрашивай, и не говори об этом.
Это, ясно-понятно, заставило меня расслабиться так же, как и человека с опухшим глазом.
Положив ладони по обе стороны от лица Майкла, смотрю в его печальные глаза:
— Дайка я посмотрю на тебя, дорогой.
Его нос опух и деформирован, губа порвана с левой стороны, глаз черный от гематомы, но опухоль, кажется, сошла. И я решаю сыграть в хладнокровие, и не показывать, как сильно взбешена тем, что одного из моих детишек избили. И хорошо избили.
Все еще держа ладонь на его щеке, другой рукой касаюсь его короткой и аккуратной стрижки:
— Ты в порядке?
Он закрывает глаза, ощущая мои пальцы в своих волосах.
Моя душа болит.
Как много времени прошло с тех пор, как кто-нибудь проявлял к Майклу материнскую любовь? Мое предположение – этого времени было ужасно много.
Он бормочет, с закрытыми глазами:
— Я в порядке. Ничего такого, через что бы я прежде не проходил. Я люблю свою работу.
Это заставляет меня улыбнуться по-настоящему.
Освобождаю его от моих ласковых прикосновений, и говорю:
— Хорошо! Нет, отлично! Как тебе новый босс?
Ладно. Я официально добываю информацию. Разве можно меня осуждать?
Майкл опускает подбородок, и мягко улыбается:
Я не знаю, откуда этот парень, мисс Балентайн. Но я благодарен, — он смотрит вверх, на меня, и его лицо становится серьезным: — То, как он позаботился о том, что произошло...— его глаза расширяются, и он качает головой: — Серьезно, ваш парень чертовски страшный.
Вместо того, чтобы исправлять его предположение, я хмурюсь:
— Следи за языком.
Изучая меня невозмутимым взглядом, он встревоженно бормочет:
— Извините. Он был весь такой "резать, колоть ножом, выбивать", а я просто был, как кто? А потом он весь такой вновь улыбающийся, как будто ничего не случилось, и я серьезно забеспокоился, — его взгляд встречается с моим, и Майкл возвращается из далекого путешествия в свой мозг. — Но думаю, я ему нравлюсь.
Он улыбается.
Он выглядит счастливым. Но я все еще задерживаюсь на словах «резать, колотить ножом, выбивать». Моя кровь застывает в жилах.
Откашливаясь, я поворачиваюсь к нему спиной, и спрашиваю с фальшивой радостью:
— Какие планы на сегодня?
Я слышу, как Майкл встает.
— Работать. Я должен спешить к мистеру Т, и он не будет счастлив, если я опоздаю.
Притворяясь, что беру с полки какие-то книги, я говорю:
— Хорошо, Майки. Береги себя.
Дверь за ним закрывается, а я кладу руку на вздымающуюся грудь. Интересно, как я собираюсь сегодня пережить ужин.
Отменить ужин с Твитчем – не вариант.
Сидя на заднем сидение автомобиля, я приглаживаю свое черное платье, которое, правда, не нуждается в этом, немного учащенно дышу, и думаю, как завести разговор о том, что сегодня рассказал мне Майкл.
Решаю подождать до окончания обеда, и, прилагая усилия, делаю невозмутимое лицо, в то время, как дверь машины открывается, и седеющий водитель протягивает мне руку. Подаю ему руку, выхожу из машины и лицом к лицу встречаюсь с Твитчем. Его глаза чуть прищурены, но потом улыбка исчезает с его лица, когда он осматривает мое платье и туфли. Его уже полуприкрытые глаза закрываются еще сильней, и он наклоняется ко мне, оставляя поцелуй на моей щеке. Этот жест привязанности меня озадачивает.
По мне начинают бегать мурашки, я дрожу и закрываю глаза.
Твитч берет мою маленькую руку в свою большую татуированную, и ведет меня к входной двери в маленький старомодный итальянский ресторанчик.
Меня удивляет его выбор ресторана. Это не похоже на то, что он бы выбрал. Он выглядит, как парень, который выбирает что-нибудь модное. Или дорогое. И современное.
Не милое, теплое и очаровательное.
Мы стоим в очереди, ожидая, когда нас пригласят присесть, и в этот момент, к нам направляется пожилой мужчина, одетый в белую рубашку и белый поварской колпак. Свои влажные руки он вытирает кухонным полотенцем, и что-то бегло говорит по-итальянски.
Твитч ухмыляется ему в ответ, перед тем, как выпустить мою руку, и делает шаг к нему навстречу. Пожилой мужчина целует его в обе щеки, продолжая быстро говорить. Я не могу не улыбнуться, видя его оживленные жесты руками и игривое нахмуривание. Он хватает Твитча за щеку, немного ее треплет, затем хлопает по ней и отпускает.