— Вся эта враждебность из-за войны.
Хамид взмахивает рукой:
— Это было до того, как я понял, что ты не отбираешь у меня людей.
Я говорю:
— Передай Патрику привет.
Хамид бледнеет. Дело в том, что мне пришлось избавиться от одного их своих людей из-за этого мудака, и это раздражает меня. Он заикается:
— Ч-что ты имеешь в виду?
Игнорируя его попытку разыграть из себя идиота, я говорю ему:
— Конечно, сейчас тебе трудно будет связаться с тем местом, где он находится прямо сейчас, — я наклоняю голову на бок, и щурюсь. — Очень трудно. Можно сказать, он ушел... под землю... на какое-то время.
Хэппи добавляет:
— Надолго. Он, возможно, никогда не вернется.
Фальшивая бравада Хамида испаряется, и его лицо приобретает обеспокоенное выражение:
— Я не ходил к нему. Он пришел ко мне! И он не сказал ничего, что я бы уже не знал. Теперь, мы поговорили, и я извинился, и нет никакой потребность в этом. Мы разойдемся, и забудем об этом.
Хоть он и пытался, чтобы это звучало, как утверждение, это все равно было больше похоже на просьбу.
Хэппи и я смотрим друг на друга, прежде чем Хэппи кивает в моем направлении. Я внутренне ухмыляюсь. Обходя стол, я говорю, подходя к Хамиду:
— Знаешь, что? Я думаю, ты прав. Я не думаю, что Патрик сказал тебе что-то, чего бы ты не знал. Но я действительно думаю, что ты знал, почему Майкл ушел от тебя. И я не думаю, что тебе хотелось отдавать парня мне, не так ли?
Хамид хмурит брови, я придвигаюсь ближе:
— И?
Он ехидно отвечает:
— Это не важно, Твитч. Все кончено. Не будет войны. Я не буду извиняться еще раз. И я думаю, тебе и твоим людям пора уходить.
Добравшись до спинки стула Хамида, наконец я наклоняюсь к его голове, и достаточно громко шепчу так, чтобы услышали все.
— В любви и на войне все средства хороши.
Так же быстро, как атакуют змеи, я рукой беру в захват его шею, и сжимаю достаточно сильно, чтобы приостановить поступление воздуха. Хэппи никак не реагирует, зато Майкл шепчет:
— Ни хрена себе.
Хамид начинает цепляться за мои руки. Это ничего ему не дает. И в этот момент, я смотрю на Хэппи и дергаю подбородком. Он подходит, а я в это время тяну Хамида за шею вверх с его стула, и ставлю на ноги. Хэппи обходит его, и занимает мое место, также захватывая его за шею. Тяжело дыша, я говорю Хамиду:
— Знаешь, я мечтаю, чтобы люди перестали вынуждать меня делать подобные вещи.
Дотянувшись рукой до заднего кармана, я вытаскиваю свой складной нож из слоновой кости, и выдвигаю лезвие.
— К сожалению, ты не оставил мне выбора своим откровенным неуважением. А я позволял этому продолжаться слишком долго. Поэтому сегодня я преподам тебе один единственный урок.
Из-за отсутствия воздуха растет давление и его лицо становится темно-бордовым. Он задыхается, в его глазах появляется страх:
— Что ты собираешься сделать?
Смотрю сначала в его левый глаз, потом в правый, и автоматически заявляю:
— Око за око.
Хэппи сильнее сжимает его горло, запихивает ему в рот свернутый клубком носовой платок, и закрывает все это свободной рукой. Хамид пытается избавиться от захвата, но его громкие крики приглушены платком. Мужчина ошеломлен. Я мог бы отпустить его прямо сейчас. Это было бы ему уроком, но такой урок быстро забудется. Я хочу, чтобы этот ублюдок каждое утро просыпался, вспоминая обо мне.
Я хочу, чтобы он запомнил меня на всю свою оставшуюся жалкую жизнь.
Я говорю Хэппи:
— Держи его крепче. Я не хочу оставить его без обоих.
Глаза Хамида расширяются за секунду до того, как он начинает бороться сильнее, и закрывать глаза, а слезы катятся из уголков его глаз. Когда я замечаю, как что-то капает, я смотрю вниз, и вижу, что мужчина описался. Запах аммиака заполняет воздух, и я смотрю на него:
— Сукин сын. Давай-ка сделаем это.
И вырезаю его.
Хамид кричит до тех пор, пока не начинает хрипеть, приглушенный импровизированным кляпом Хэппи. Часть есть.
Он хнычет. Его тело неудержимо дрожит, и погружается в шоковое состояние. Он хватается руками за воздух.
Выдавил все.
Его дыхание тяжелеет, а тело успокаивается, это наводит меня на мысль, что он потерял сознание. Проклятье. Везучий сукин сын.
Вероятно, должно быть печально, что я ничего не чувствую из-за того, что сделал это. Нет никаких угрызений совести, говорящих мне остановиться. Нет эмоций. Просто... ничего. Мой разум и я, абсолютно непринужденно делаем это кому-то, в ком мы уверены, что он виноват. Кому-то, кому надо преподать урок.
После того, как я остаюсь удовлетворенным своей работой, я иду к двери около кабинета, и открываю ее. Ванная маленькая, ну да ладно. Мне не нравится, что на мне его кровь.
Мою, и мою, и мою, пока не удостоверяюсь, что мои руки чистые. Я вхожу обратно в кабинет, и вижу Майкла, наклонившегося над мертвенно-бледным лицом Хамида, дергающим его тело, и рассматривающим его теперь зияющее углубление вместо глаза. Хэппи стоит сбоку, также осторожно наблюдая за тем, что делает Майкл.
Майкл спрашивает в пустоту:
— Он умрет?
Я тихо отвечаю:
— Нет. Но он будет жалеть, что не умер.
Мальчик смотрит на меня:
— Вы сделали это... — он выглядит смущенным, — ...за меня?
— Отчасти — говорю ему. И это правда. Никто не смеет обижать моих сотрудников. Но Хамид сделал это. Если бы это был не я, это был бы кто-нибудь другой. Хамиду повезло, что это сделал я, потому что он и дальше продолжит проживать свою крысью жизнь.
Майкл кивает, а я смотрю на Хэппи. Его глаза все еще наблюдают за мальчиком, а на лице — пораженное выражение. Да. Он вполне подходит.